Казахстанский банковский сектор в 2000-ые годы играл важную роль в финансировании экономического роста. Поток средств, вливаемый в экономику, был сопоставим, а в некоторые годы даже превышал объем экспортных доходов, поступающих в страну. Так, например, в 2006 году чистый экспорт страны составил $14,6 млрд., тогда как прирост объема кредитования превысил $17,6 млрд. В 2007-2008 годах объем новых кредитов экономике достиг 1 трлн. тенге в месяц, а ссудный портфель к ВВП достиг 56% от ВВП.

Вместе с тем, у банковского сектора было слабое место – большая часть фондирования банков опиралась на внешние займы. По сути, банки принимали на себя валютные риски, дальше передавали заемщикам, и в итоге оказались
в ситуации, когда в 2009 году в результате мирового кризиса и девальвации тенге часть заемщиков перестали платить. Ситуация усугублялась тем, что большая часть займов приходилась на строительный сектор (18% на июль 2008 года), что объяснялось зачастую финансированием аффилиированных проектов и активным вложением в спекулятивные активы, даже на ценовом пике сформировавшегося пузыря. В результате кризиса доля неработающих кредитов (сумма безнадежных и сомнительных займов 5-ой категории по классификации Нацбанка на тот момент) взлетела с 8% до 36% в течение 2009 года.

В дальнейшем высокая доля токсичных кредитов сохранялась до 2014 года, когда Нацбанк пообещал санкции тем банкам, у которых показатель будет выше 10%. С тех пор банки показывают плохие кредиты меньше 10%, тогда как фактически ситуация в банках не менялась. Интересно, что практически все рейтинговые агентства также верили этим данным, сохраняя положительные рейтинги.

Сокрытие реальной ситуации в начале было вынужденным, однако, после 2014 года это стало обычной практикой – это означало, что банки больше непрозрачны. Естественно, манипуляции данными приводили к ошибкам депозиторов, которые полагаясь на официальную отчетность, размещали депозиты в банках, не заслуживавших этого. Вместе с тем, в большинстве проблемных банков ситуация была исправимой, однако Нацбанк действовал не совсем правильно и больше усугублял ситуацию, подавая трактовки в информационное поле таким образом, что это вызывало панику и резкий отток депозиторов в банке, по которому, по сути, пусть и ненамеренно, «наносился» репутационный удар.

Естественно, в рамках сложившихся обстоятельств, банкротства банков происходили по стандартной схеме – «вдруг» обнаруживалась проблема
в конкретном банке, приостанавливалась лицензия на привлечение депозитов физических лиц или публиковалась информация, которая вызывала панику среди клиентов банка. В дальнейшем уже «тонущий» банк публиковал реальные данные по плохим кредитам, и обычно цифра была уже 50-70% от ссудного портфеля (например, у Банка Астаны доля необслуживаемых кредитов на 1 апреля 2018 года составляла 6,61%, а перед лишением лицензии 18 сентября 2018 года – уже 46,73%). После чего объявлялась проверка банка и резкое снижение рейтингов до дефолтного уровня. Еще через 2-3 месяца объявлялся отзыв лицензий и ликвидация банка.

Интересный нюанс в том, что в большинстве случаев банкротств банков розничные депозиторы практически не пострадали, получив полную сумму своих депозитов (в пределах 10 млн. тенге). Естественно, все риски перекладывались на государство через Фонд гарантирования депозитов и Фонд проблемных кредитов, которые постоянно докапитализируются Правительством
и Нацбанком.

Когда нечто происходит неожиданно и быстро, это внушает недоверие к официальным данным всех банков, формируя четыре отрицательных тренда:

1. Недоверие к банкам в целом. При этом для доверия фактически остался только один параметр – наличие политически сильного акционера банка, которому верят крупные депозиторы, транслируя этим доверие на более мелких депозиторов;

2. Недоверие к зарубежным рейтингам банков;

3. Недоверие к Нацбанку и в целом системе банковского надзора, как с точки зрения отслеживания качества активов, так и с точки зрения адекватности антикризисных мер в отношении банков (если объявлялось что-то негативное, то это неизбежно заканчивалось либо закрытием банка, либо полной сменой акционеров и с очисткой от плохих кредитов за счет государства);

4. Недоверие к любым официальным заявлениям. На фоне чего появлялись алтернативные 10 CSI Monthly источники информации о состоянии банков – либо через блогеров, не имеющих должного образования и компетентности, либо анонимных рассылок через мессенджеры, что иногда вызывало волну паники даже в отношении банков, по которым не объявлялись санкции (например, регулярные смс-рассылки в отношении Каспибанка).

1. Недоверие к банкам в целом. При этом для доверия фактически остался только один параметр – наличие политически сильного акционера банка, которому верят крупные депозиторы, транслируя этим доверие на более мелких депозиторов;

2. Недоверие к зарубежным рейтингам банков;

3. Недоверие к Нацбанку и в целом системе банковского надзора, как с точки зрения отслеживания качества активов, так и с точки зрения адекватности антикризисных мер в отношении банков (если объявлялось что-то негативное, то это неизбежно заканчивалось либо закрытием банка, либо полной сменой акционеров и с очисткой от плохих кредитов за счет государства);

4. Недоверие к любым официальным заявлениям. На фоне чего появлялись алтернативные 10 CSI Monthly источники информации о состоянии банков – либо через блогеров, не имеющих должного образования и компетентности, либо анонимных рассылок через мессенджеры, что иногда вызывало волну паники даже в отношении банков, по которым не объявлялись санкции (например, регулярные смс-рассылки в отношении Каспибанка).

Цена отсутствия прозрачности и, соответственно, доверия – это отток вкладчиков, расходы государства на нормализацию ситуации, в том числе
через экстренные займы и выделение средств из Фонда проблемных кредитов, долларизация депозитов несмотря на низкую ставку в долларах, снижение кредитования экономики в целом.

Долларизация
Объем долларовых депозитов вырос за последние 5 лет с 5,4 трлн. до 7,8 трлн. тенге, при этом на текущий момент почти половина депозитов номинирована в долларах (45%).

Снижение кредитования
В настоящее время объем ссудного портфеля к ВВП упал с 56% в 2007 году до 21% в 2018 году. При этом за вычетом возможного объема сохраняющихся плохих активов, скорее всего, показатель достигает 16-18%, что представляет собой катастрофически низкий уровень. Для сравнения, доля кредитов к ВВП в США составляет 186%, в Японии – 168%, в Китае – 161%, в Сингапуре – 122%, в РФ – 76%, в Турции – 67% (в среднем в странах ОЭСР – 141%).

В настоящее время Национальный банк реализует две инициативы, которые должны повысить доверие к банковской системе:

1. Анализ качества активов БВУ (ожидается завершение в декабре 2019 года);
2. Введение стандартов Базель-3 в 2021 году.

Можно ожидать, что по итогам анализа будет выявлена потребность в дополнительной поддержке банков, а введение Базеля-3 однозначно вызовет необходимость докапитализации банков акционерами, что вряд ли произойдет, а значит есть высокая вероятность слияния слабых банков с более сильными.

Вместе с тем, Национальному банку необходимо реализовать и следующие меры:

1. Улучшение корпоративного управления банков, в том числе через полное обновление правления и совета директоров отдельных банков, включая независимых директоров, которые в отдельных случаях пока еще существует лишь формально;

2. Отмена норм, которые стимулируют банки на сокрытие данных по плохим кредитам;

3. Стимулирование реструктуризации по плохим кредитам через налоговые стимулы;
4. Активизировать работу с экспертным полем с целью их активного вовлечения в выработку мер по текущим проблемам.